Маленький Иисус лепил птичек из глины, подаренной здешним гончаром: сделанные с любовью игрушки получались удивительно гладкими и красивыми. Соседский мальчик Иуда, с которым Иисус поделился материалом, тоже пытался вылепить птиц, не уступающих творениям друга. Но можно ли создать нечто прекрасное, если сердце гложет зависть?
Читать В Назарете
Как-то раз, когда Иисусу было всего пять лет, он сидел на крылечке мастерской своего отца в Назарете и из комка мягкой глины, которую дал ему гончар, живший на другой стороне улицы, лепил птиц. Он был очень счастлив: все дети в округе говорили ему, что гончар — человек суровый, что его нельзя тронуть ни нежными взглядами, ни сладкими речами, поэтому он никогда не решался просить у него чего-нибудь. Но вот — Иисус сам не знал, как это случилось. — Он только стоял на ступеньках своего крыльца и внимательно смотрел на работавшего соседа, — и гончар вышел вдруг из своей мастерской и дал ему огромный кусок глины.
На приступочке соседнего дома сидел Иуда, рыжий и безобразный мальчик с лицом в синяках. Его одежда висела клочьями из-за постоянных драк с уличными мальчишками. В эту минуту он сидел совсем спокойно и никого не задирал, а так же, как Иисус, работал над кусочком глины. Эту глину он не сам достал: он и на глаза не посмел бы показаться гончару, потому что частенько бросал камнями в его хрупкий товар. Если бы Иуда попросил у гончара глины, тот прогнал бы его от себя палкой. Иисус поделился с ним глиной.
Дети лепили своих птичек и ставили их перед собой в кружок. Птички имели обычный вид: вместо ног — большой, круглый комочек, коротенькие хвостики, полное отсутствие шейки и едва заметные крылышки.
Но все-таки работа двух друзей очень отличалась. Птицы Иуды были так плохо сделаны, что не могли стоять и беспрестанно опрокидывались, и, как он ни старался, его маленькие, жесткие пальчики не могли сделать их чистенькими и красивыми. По временам он посматривал украдкой на Иисуса, чтобы понять, как ему удается сделать своих птичек таким гладкими, как дубовые листья в лесах Фавора.
Каждый раз, как Иисус заканчивал еще одну птичку, он чувствовал себя все счастливей и счастливей. Каждая новая птичка казалась ему прекрасней других, и он оглядывал их с гордостью и любовью. Они будут товарищами его игр, его маленькими братьями и сестрами, будут спать в его постельке, проводить с ним время, петь ему песенки, когда мать будет уходить из дома. Никогда уже теперь он не будет чувствовать себя одиноким.
Мимо мальчиков прошел рослый водонос, сгибаясь под тяжелым мехом, и следом за ним проехал верхом на осле торговец зеленью, окруженный пустыми корзинами. Водонос положил руку на светлокудрую головку Иисуса и стал его расспрашивать об его птичках. И Иисус рассказал ему, что у каждой из них есть свое имя и что они будут петь. Все эти птички прилетели к Нему из далёких чужих стран, и каждая рассказывает Иисусу о том,что видела и слышала, такие чудесные вещи! И так интересно говорил Иисус, что и водонос, и зеленщик забыли о своих делах и долго слушали его, не двигаясь с места.
Когда они, наконец, собрались уходить, Иисус показал на Иуду.
— Посмотрите, каких хорошеньких птичек сделал Иуда! — сказал он.
Тогда зеленщик придержал своего осла и добродушно спросил Иуду, есть ли у каждой из его птичек свое имя и умеют ли они петь. Но Иуда упрямо молчал, не отрывая глаз от работы, и зеленщик сердито отбросил ногой одну из его птичек и поехал дальше.
Так прошел день. Солнце так низко опустилось, что его лучи проходили теперь сквозь украшенные римским орлом низкие городские ворота в конце улицы. Кроваво — красные лучи заходящего солнца, скользя по узкой улице, окрашивали в яркий пурпур все вокруг. Посуда горшечника, доска, скрипевшая под пилою плотника, и белое покрывало, обрамлявшее лицо Марии — все стало огненно — багровым. Но всего прекрасней сверкали лучи солнца в двух маленьких лужицах между большими, неровными каменными плитами мостовой.
И вдруг Иисус окунул ручку в ту лужицу, которая была к нему ближе. Ему пришла мысль окрасить своих серых птичек этим ярким солнечным сиянием, придававшим такой красивый цвет воде, стенам домов, всему, что его окружало. Солнечные лучи радостно дали себя поймать, и, когда Иисус провел рукой по маленьким глиняным птичкам, они покрыли их алмазным блеском. Иуда, время от времени поглядывал на Иисуса, чтобы посмотреть, много ли еще он сделал птичек и красивее ли они, чем у него. Он вскрикнул от восхищения, когда увидел, как Иисус раскрашивает своих глиняных птиц солнечным светом, играющим в лужицах на мостовой.
Иуда тоже окунул руку в светящуюся воду и тоже хотел поймать солнечный луч. Но луч не дался ему. Он ускользал из его пальцев. И как ни старался Иуда, лучи убегали от него, и ни одной капли краски не мог достать мальчик для своих птичек.
— Постой, Иуда! — сказал Иисус, — я сейчас помогу раскрасить твоих птичек.
— Нет! — сказал Иуда. — Не трогай их! Они хороши и так.
Он встал, закусив губы и нахмурив лоб. И вдруг он стал с яростью топтать своих птичек и одну за другой превратил он их в маленькие комки глины. Уничтожив всех своих птиц, Иуда подошел к Иисусу, который сидел, лаская своих птичек, сверкавших, как драгоценные камни. С минуту рассматривал их Иуда, потом поднял ногу и раздавил одну из них. Когда он увидел, что маленькая птичка превратилась в комок глины, его охватила радость, он начал хохотать и снова поднял ногу, чтоб раздавить еще одну.
— Иуда, — воскликнул Иисус, — что ты делаешь? Ты разве не знаешь, что эти птички живые и что они поют?
Но Иуда продолжал хохотать и топтать его птичек. У Иисуса не хватило бы сил удержать его. Он стал искать глазами мать. Она была недалеко, но прежде чем она могла подойти. Иуда успел бы уничтожить всех его птиц. Слезы выступили на глазах Иисуса. Иуда уже растоптал четырех его птичек. Оставалось только три! Иисусу было горько, что птицы лежали так и не пытались спастись. Он захлопал в ладоши, чтобы спугнуть их, и крикнул:
— Улетайте! Улетайте!
И три оставшиеся птички замахали своими маленькими крылышками и, робко вспорхнув, взлетели на край крыши, где были уже в безопасности.
Когда Иуда увидел, что птички по приказу Иисуса расправили крылья и полетели, он зарыдал. Он рвал на себе волосы и одежду, как взрослые, которых ему приходилось видеть в великом горе или страхе, и бросился к ногам Иисуса. Он валялся в пыли пред Иисусом, целовал его ножки и просил, чтоб Иисус растоптал его, как он, Иуда, растоптал его глиняных птичек. Иуда любил Иисуса и обожал Его, поклонялся Ему и ненавидел и в то же время ненавидел.
Но Мария, все время следившая за игрой детей, встала, подняла Иуду с земли, посадила к себе на колени и приласкала его.
— Бедное дитя! — сказала она ему. — Ты не понимаешь, что дерзнул на то, что не под силу никому на земле. Никогда больше не делай этого, если не хочешь стать несчастнейшим из людей. Кто может равняться с Тем, Кто раскрашивает, как краской солнечным лучом и Кто может в мертвую глину вдохнуть дыхание жизни?
